Прививка от бешенства - Сергей Магомет

В горнице «моей». Почему «моей»? Конечно, это не какой-то там частнособственнический инстинкт лирического героя, свойственный крестьянину-середняку или кулаку, да и вообще крестьянину. С единственной целью «застолбить территорию». Мол, горница МОЯ. И весь этот дом – МОЙ!.. Понятно, «моя» в данном контексте – просто очерчивает некое личное, условное пространство, некое уединение души поэта.

В горнице «светло». (Кстати, лишний раз подтверждает предположение о высоком расположении горницы). Но светло – от ночной звезды. Просто красивость, гипербола, скажет кто-то. Ох уж эти «звезды» поэтов! Лично мне использование данного символа, да еще многократно, особенно после хрестоматийного «Гори, гори моя звезда!..», кажется, мягко говоря, навязчивым. Из того же ряда что и пожухлая репродукция «Незнакомки», вырезанной из «Огонька», висевшей в каждой «горнице». Обрамленный лубок, китч, базарная работа… И, к слову сказать, то, что, в отличие от городских, деревенские жители находились, да и находятся, в относительной культурной изоляции, понятно, вынужденной, не делает пресловутую репродукцию более значительным культурным артефактом.

Теперь что касается света от звезды… Как известно (причем не только астрономам), звезды, будучи точечными объектами, не могут ничего ОСВЕЩАТЬ в принципе. Ибо они – только СВЕТЯТ. Главным образом, в поэтическом смысле. Светят, горят, шевелят лучами сердце… Луна, к примеру, может. Зарницы, или там одинокий фонарь на столбе, что на краю села, у околицы – другое дело…

«Матушка возьмет ведро». Интересно, почему ведро находится в горнице?.. Опять-таки из личных ассоциаций-воспоминаний. После больших праздников, с утреца бабушка кряхтя взбиралась в горницу, где спали «болезные» – похмельные гости и родня, – приносила ведро с холодным компотом и кружку… Что ж, вероятно, ведро в стихотворении осталось еще с того раза… А может, и в данном случае. Вот, может, сын только вчера приехал на побывку, и по этому случаю гуляли.

«Молча принесет воды». Почему молча? Когда люди носят воду они что, разговаривают сами с собой?.. Или первое попавшееся слово – для сохранения размера строки?.. Ну возможно, «молча» означает, что матушка сдерживается, чтобы не ворчать: вот ведь, охальники-пьяницы, опять «гульнули-хлебнули-перебрали» вчерась. Теперь вот отпаивай их компотом!

А может, просто женщина сетует про себя: вот ведь сынок, лежит в СВОЕЙ горнице – нет чтобы подняться, помочь матери воды принести!.. В самом деле. Нет?.. Не всё ж лежать-медитировать о завтрашних хлопотах с постройкой лодки. Опять же, «себе» будет мастерить… И что такое это «мастерить» лодку? Причем «догнивающую». Причем мастерить хлопотливо… Может быть, потому что еще и собирается поливать цветы? Не той ли водой, которую ночью натаскала матушка?

Но все-таки самое странное (для меня) в этом четверостишии – почему матушка ходит за водой НОЧЬЮ?.. Ну да, скажет кто-то, у пожилых людей часто по ночам бессонница. Но ведь ночью, при плохом освещении у них и зрение существенно слабеет. Если в горнице светло от звезды, значит ли это, что от нее также светло у колодца?.. Или, с утра-то, к колодцу – уже большая очередь?.. Или… она, матушка, еще не старая женщина. В смысле, может, одинокая, и так далее. Дело житейское. Отправилась ночью к колодцу поболтать с другими одинокими женщинами. Версий тут масса…

Ну да, ну да, застарелый антагонизм между деревенщиками и городскими. Как говорится, «Марфа вышла к колодцу, и холодные лягушки прыгали на ее босые ноги…»

«Если бы я был знаменитым писателем, я бы приятельствовал с олигархами и министрами культуры, встречался с президентом, числился правозащитником или сатрапом, обо мне бы говорили по телевизору, ко мне бы приставали на улице, я бы не знал, куда девать деньги, не ездил на метро, у меня не было бы времени лежать на диване, и, вообще, я был бы маленьким, лысым и рыжим…»

«Все больше убеждаюсь, что, когда ты хорошо питаешься, когда у тебя есть мастерская, хватает красок и т.д., работается гораздо лучше!» как-то заметил Ван Гог.

Недавно с удивлением прочел о том, что и Данте пришлось отвечать на специфический сакраментальный вопрос, казалось бы, актуальный лишь для нашего времени. «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» В ту пору Данте находился при дворе какого-то очередного правителя-покровителя. Свита сего властителя состояла из вельмож, крайне необразованных и грубых. Один из них однажды подошел к Данте и с усмешкой сказал: «Как же так получается? Вот я неуч неотесанный, а меня мой покровитель осыпает милостями и деньгами, а вы такой умный, образованный – так хуже нищего!» На что Данте отвечал: «Ничего удивительного. Вы нашли себе покровителя под стать себе и потому богаты, а я еще под стать себе не нашел. Но когда найду, тоже разбогатею!»

Я бы даже толковал этот, вполне житейский, эпизод гораздо шире, метафорически. Под «покровителями», к которым мы нанимаемся в служение, чьих милостей ждем, понимать следует, конечно, не королей и герцогов, а Господа Бога и князя мира сего…

В свое время я тоже размышлял, как можно, впрочем, довольно глупым но, почему-то, правда, несколько обидным вопросом. Мой вариант ответа, пожалуй, был несколько механическим, чисто софистским. «Потому что я потратил все свое богатство, чтобы приобрести ум. Тогда как вы, вероятно, не потратили ни копейки!»

«Увы, деньги не просто убегают от меня сломя голову. Они еще как бы и отстреливаются…» – жаловался Х.

Действительно, дожили до крайности. Вот Z никогда не касался ни политики, ни чего такого. Всегда такой тихий, приятный, социально-адаптированный. Однако теперь и он всхлипывает: «Нынче даже ласковый телятя сосет то же, что и все!..»

Читаешь иную книгу и видишь, что единственная забота автора – заставить себя уважать.

Отличие слабой книги от сильной. Своего рода критерий. Известный каждому критику. Реально доказать, что слабая книга слаба – довольно просто. Как, впрочем, несложно доказать и то, что хорошая книга – дрянь. Большого ума не надо. С другой стороны, доказать, что хорошая книга действительно хороша – также не сложно. Достаточно, пересказать идею, привести несколько цитат… Но вот реально доказать, что слабая книга хороша – это задача не из легких. Цитировать нечего, об идеях и говорить не приходится. Разве что – заново ее «сочинить».

Понятно, что похвала бездарным книгам – не проблема. Проблема – хула, возводимая на хорошую литературу.

«Дорогие рецензенты! Помните, как в „Незнайке на Луне“ голодные, бездомные коротышки сидят у костра? Прихлебывают вместо чая голый кипяток и стараются смеяться не меньше пяти минут, потому что убеждены, что ведро воды, как и пять минут смеха, заменяет стакан сметаны… Не таков ли и одинокий русский писатель? В смысле, пара-тройка отзывов для него – тот же стакан сметаны…»

Это что, я гений, что ли?

Одного начинающего писателя пригласили на ответственное совещание в издательство, где решалась судьба его первой книги. На заседании у него прихватило живот. Из страха упустить драгоценный шанс, бедняга терпел до тех пор, пока… не обделался. Книга, впрочем, так и не вышла. Но ужаснее всего, что все десять маститых писателей, присутствовавших на том заседании, как один описали потом этот случай в своих романах.

Не нытьем, так каканьем. Слава – вещь, безусловно, обоюдоострая.

Однажды в редакцию пришел всклоченный молодой человек, принес стихи. Ему стали мягко объяснять, что стихи – бред сумасшедшего. «Еще бы, – гордо кивнул молодой человек, – я же писал их в Кащенко!» – «Видите, значит, мы в вас не ошиблись». – «Значит, напечатаете?» – обрадовался автор.

Замечательная редакционная байка. Приходит автор в редакцию и, заводя разговор издалека, рассказывает о содержании своего рассказа. Потом осторожно спрашивает:

– Если я принесу рассказ, напечатаете?

– Одно могу сказать точно, – отвечает редактор. – Если не принесете, не напечатаем.

Один витиеватый психолог изобрел формулу: «Сознание – это то, что имеет потенциальную возможность быть сообщенным».

Тогда литература – это то, что имеет потенциальную возможность быть напечатанным?

Литераторы среди нас. Помнится, один сотрудник НИИ совершенно серьезно попросил двухнедельный «творческий отпуск» – чтобы «написать письмо президенту».

Выбившись в писатели, Z хвастал своим голодным приятелям литераторам, что теперь он постановил себе, во-первых, ни в чем себе не отказывать, чтобы избавиться от этого ужасного голодного выражения лица, а во-вторых, каждый день знакомиться с новой женщиной, чтобы собирать материал для новых произведений.